Поцелуй Первым - Манилова Ольга

Кукую в палате, попивая манговый сок. Вкусно так, слов нет. Чувствую также, что похудела точно на несколько килограмм. Ликую! А то в последние недели с боровом, что сам хомячит тройными порциями, начала уплотняться. Он меня реально закармливал.

Первым обнаруживаю, что прошло не два-три дня, как мне казалось, а чертовых десять дней.

В шоке смотрю на дату бесплатной Васильковской газеты. Тут на тумбе куча собралась, видимо, каждый день свежую приносили. Вот это сервис.

В душе еще теплится надежда, что мой телефон спасли.

Так, нужно будет внимательно мои анализы изучить и диагноз посмотреть, потому что… больше недели прошло?!

А потом я газету разворачиваю.

И сердце мое, ставшее бумажным, разворачивается тоже. На сотни сотней тонких слоев, почти до невесомости, истончаясь до исчезновения. Нечему больше биться. Растворилось.

На передней странице черно-белая фотография торжественного открытия стройки спорткомплекса.

Мэр, Егор Лин, незнакомый мужчина и Василий Кулак.

Обманул, обманул, обманул, обманул, обманул, обманул, обманул.

В палату проскальзывает Мира Никоновна. И каким-то сверхъественным образом я поднимаю на нее глаза, а они без слез.

Пока здороваемся и улыбаемся, то да се по мелочи, смотрю иногда на газету.

Обманул, обманул, обманул, обманул, обманул, обманул, обманул.

Поклялся мне. И обманул. Даже не дождался моей выписки. Ну, в этом-то и дело. Что же может Алиса Чернышевская поделать, если в беспамятстве валяется.

Десять дней. Господи!

Почему так долго? Никогда не думала, что со мной такое приключится.

— Мира, скажите, пожалуйста, а где Ваня? У Сергей Степановича? Можно от вас позвонить? Извините, опять пристаю, но телефона нет.

Она продолжает улыбаться, но пересаживается по-другому, меняя позу на кровати. И соринки под ногами рассматривает.

— Не думаю, что у Сергея Степановича. А ты еще никому не звонила?

Мотаю головой, закусывая губу.

— Ну, он вполне может быть с Кулаковым. — Она медленно набирает воздух в легкие. — Особенно после того, как ему выдвинули обвинение.

— Как? — заикаюсь я. — За что ему обвинение выдвигать? Вася же в другом месте находился вообще.

Смотрю в газету, и хочу испепелить подлую фотографию. У мерзостей не должно быть портрета.

— Нет, — она качает головой, — обвинение выдвинули Ване.

Да у меня язык намертво примороженным к небу ощущается. Поэтому и не могу двигать им. Хочу вырвать его, как отравленную еду из желудка.

— Что? За что! Он же ребенок!

— Да, — печально говорит Мира. — Но ему четырнадцать. По закону это допустимо.

— Но за что?!

Мира опять отводит нежные голубо-зеленые глаза и поправляет светлые волосы в старомодной прическе.

— Я подробностей не знаю, Алиса. Ты… лучше с Кулаковым поговори. Я так поняла, вы решили пожениться?

Мне смешно на мгновение становится. Пожениться! На обманщике и подлом предателе!

Эх, наверно, для этого и разыгрывал комедию с женитьбой.

Какая-то часть осознает, как меня уносит не туда. Но пыльный, дымящийся комок боли царапает мне легкие. И круг за кругом, плевра рвется и кровит, рвется и кровит…

Хочу их выкашлять вместе с сердцем.

Обнаруживаю, что на руки мне падают слезы, потому что чувствую горячие капли.

— А что… что со спорткомплексом?

— Уже открыли, строительство полным ходом идет, — приободряется, будто радостную новость сообщает. — Он еще больше будет, скорее всего.

— А как же голосование громады? Если… если…

Не могу слово выговорить. Застряло. Хочу сказать «стадион».

— Не переживай, — кладет она свою ладонь на мою, — все прошло нормально. Проголосовали уже, хоть и быстро все случилось.

Но как… можно устроить голосование так скоро? Только если оно подставное. И купленное.

И Устав ведь лишь наполовину готов.

Меня, видимо, до сих не вырвало, только потому что нечем рвать.

Надо выпить больше сока фруктового.

Чтобы стало чем рвать.

Я пью, и на газету смотрю. Потом рот тыльной стороной ладони вытираю, и решительно откидываю простынь.

— Мира Никоновна, помогите мне одежду найти.

В номере подходящих вещей нет, а врач и медсестры тоже разводят руками. Мира Никоновна обещает сбегать к себе домой, что-то принести.

— А у вас в магазине ничего нет? Он же ближе. Считайте, по двойной цене будет, — старается улыбаться кто-то вместо меня.

— Он… закрыт сейчас, — осторожно произносит она.

Я смотрю на нее некоторое время.

— Но там же все равно внутри что-то есть. Но не хочу вас напрягать, извините.

— Алиса, — бросается взволнованная Мира ко мне, — ты что, как можно? Я просто… не хожу туда. Ты лучше сама выйдешь… и посмотришь, — еле слышно заключает женщина.

Даже не нахожу что спросить. Не инопланетный ли корабль приземлился в рощах Васильков?

Судя по ее тону, что-то посущественнее.

Она возвращается с пакетом разных вариантов. Не знаю, как ее отблагодарить. Даже трусы мне принесла нераспечатанные.

Сарафан несколько просторен и так как я без лифчика… Меньшее, о чем бы мне хотелось думать, но приходится, скрепя зубы. Не хочу, чтобы пялились на меня. Никто.

Мира Никоновна убегает. В голове кружится мысль: она не хочет показывать, что там я должна «посмотреть» в центре поселка.

Когда выхожу в коридор, только страх мгновенно вырвать останавливает мой крик.

Стенка к стенке, один через один, проход заполняют бойцы… при исполнении? Спецназ что ли?

Слава богу, ко мне по коридору приближается женщина. Тоже при исполнении, и упакованная в объемную черную форму, суровая прямо от кончиков ботинков до стянутых на затылке волос.

— Сопровождение три на один, я — старшая по смене, Юлия.

М, здравствуйте.

— Извините. — Улыбаюсь. Ух ты! Еще не разучилась. — А вы кто?

К Юлии присоединяются два увальня, и вся троица пнями застывает и молчит.

Понятно, их там специально разучивают разговаривать.

Двигаюсь дальше, значит, по коридору, а они за мной.

— Вы куда? — улыбаюсь снова.

Целую минуту выжидают, потом красивая и грозная Юлия сообщает:

— Соблюдайте ваш обыденный образ жизни.

Правда? Можно? Ну тогда пойду, расцарапаю морду вашему боссу. Как его там, Ладошкой звать кажется? Как-то раз почти не расцарапала, так что есть незаконченое дело.

Вздыхаю и призываю себе их игнорировать. Потом разберусь.

На свободу наконец вырываюсь. Больница недалеко от центра находится, но я все-таки пойду к Сергей Степановичу за Ваню узнать.

Сворачиваю к частному сектору и через первый десяток домов замечаю странную вещь. Везде на воротах или калитках нанесены отметины белой краской. Крестики кривые какие-то и круги.

В полном недоумении пытаюсь отыскать хоть один участок без знака, но пока без удачи.

Как-то тихо и безлюдно.

Когда заворачиваем на улицу, где одна женщина дорогу переходит, я испытываю облегчение. Но горожанка зашуганно мне кивает.

А в конце другой улицы маячит коренастая фигура Сергей Степановича. Вот удача! Едва не бегу.

— Ты посмотри, вертихвостка наконец-то отлежалась и решила что-то полезное сделать. А я за тобой иду, лентяйка!

Я едва не смеюсь. Родненький Сергей Степанович! Даже не представляет, как я рада видеть его недовольное, как сморщенное яблоко, лицо.

— Что… что это за отметины везде?

Разворачиваясь при помощи палки, он смеряет боевую троицу снисходительным взглядом.

— Эти от того прощелыги?

— Да, — сквозь зубы выдавливаю.

Переходим в следующий переулок и тут вообще головоломка какая-то — едва ли не полноценный блок-пост стоит. Посреди частного сектора. В Васильках! Что творится здесь?

Нельзя оставить город без присмотра и на неделю!

— Вредителя твоего так и не поймали, — бурчит Сергей Степанович.

Мне врачи объяснили вкратце ситуацию, и я даже заострять внимание не стала. Конечно, его не поймали. Только если весь город перекопать, то может есть шанс. И то, он мог выехать в окрестности и все. Да пешком дойти!